начал оглядываться в молчании, от которого нам не стало уютнее. Мы тоже огляделись.

Наконец он изрёк:

– Сбежать вы не попытались. Ну а теперь, если скажете правду, на этом и завершим.

Мы ответили, что уже это сделали. Он опустил лису на стол поверх Дориной нижней юбки, затем вынул нож. Девочки закрыли лица ладонями, и даже Освальду не захотелось смотреть. Раны в бою – это нормально, но видеть, как полосуют мёртвую лисицу, – совсем другое дело. Судья моментально что-то протёр своим носовым платком и положил на стол, а рядом пристроил один из моих патронов. И это лежащее рядом с патроном оказалось пулей, которая убила лисицу.

– Смотрите! – приказал он.

И мы посмотрели: пули оказались совершенно одинаковые.

Освальда охватило отчаяние. В этот миг ему стало понятно, что` ощущает невинно обвинённый, когда все улики указывают на него, судья надевает чёрную шапочку и помощи ждать неоткуда.

– Я ничего не могу с этим поделать, но мы не убивали лисицу, вот и всё, – тем не менее проговорил он.

Белобакенбардный судья и обер-егермейстер, возможно, хорошо управлялся с гончими, однако собой управлять был не мастер, а это, по-моему, гораздо важнее, чем ладить со сворой собак. Он изрыгнул несколько слов, которые Освальд никогда бы не перенял и уж тем более не использовал бы в собственной речи, а под конец ещё обозвал нас упрямыми юными негодяями.

И вот, посреди наступившей тишины, отягощённой отчаянными размышлениями, вошёл дядя Альберта. Обер-егермейстер, поднявшись со стула, изложил ему свою версию, и это было в основном враньё, а если выражаться вежливее, то её вряд ли можно было назвать правдивой, хотя, полагаю, сам он своим словам верил абсолютно.

– Мне очень жаль, сэр, – глядя на пули, сказал дядя Альберта, когда мировой судья наконец умолк. – А теперь вы, надеюсь, позволите мне выслушать версию детей?

– О, конечно же, сэр, – кипя, произнёс мистер Гончий Судья.

– Ну, – посмотрел на Освальда дядя Альберта. – Мне кажется, я могу доверить тебе честь донести до нас чистую правду.

Её самую Освальд и донёс.

Тогда белобакенбардный специалист по лисам положил перед дядей Альберта пули, что, как я сразу почувствовал, должно было стать испытанием для дядиной веры. Испытанием куда более серьёзным, чем какая-нибудь ужасная пытка времён инквизиции.

Именно тут появился Денни.

– А, значит, вы нашли её? – спросил он, увидев на столе лису.

Обер-егермейстер собрался что-то сказать, но его опередил дядя Альберта:

– Минуточку! Денни, ты, значит, видел эту лису?

– Полагаю, да, – откликнулся тот. – Я…

– Не торопись и подумай, прежде чем говорить, – перебил его дядя Альберта. – Нет, не надо ничего шептать Освальду. – Он перевёл взгляд на знатока убитых лис. – Этот мальчик находился сегодня со мной с семи утра. Так что его рассказ, каким бы он ни был, можно считать независимым свидетельством.

Денни, однако, свидетельствовать не торопился, хотя дядя Альберта снова и снова просил его сделать это.

– Я не могу, пока не спросил кое-что у Освальда, – наконец выдавил он из себя.

Но Освальд сказал:

– Не шепчи, старикан. Спрашивай у меня что хочешь, только громко.

– Не могу, – смешался Денни. – Тогда я нарушу клятву.

Освальду всё стало ясно:

– Да нарушай ты её скорее! Теперь уже можно, – поторопил он.

И тогда Денни, облегчённо и глубоко вздохнув, объяснил:

– Ну, значит, так. Мы с Освальдом приобрели пистолет на паях. Вчера была моя очередь. И когда я не смог заснуть из-за больного зуба, то встал рано утром и вышел из дома, а пистолет взял с собой. И зарядил его, чтобы было совсем интересно. Вдруг слышу: в лесу вроде собака скулит. Я туда. И увидел лису несчастную, которая угодила в капкан, ну такой, как с зубами. Хотел её освободить, но она меня укусила. Видите? – показал он укус на руке. – Я дёрнулся, и пистолет выстрелил. Вот так, случайно, её и убило. Мне очень жаль.

– А почему ты не рассказал остальным? – спросил специалист по живым и застреленным лисам.

– Да они ещё спали, когда я к дантисту уехал.

– А почему не рассказал своему дяде, если вы с ним провели вместе всё утро? – продолжал допытываться мировой судья.

– Из-за клятвы, – влез в разговор Г. О. – «Я не скажу, и не признаюсь, и даже вскользь не проболтаюсь. Под страхом ябедой прослыть большой секрет клянусь хранить».

Мистер Седые Бакенбарды даже заулыбался.

– Ну что ж, – сказал он. – Вижу, произошла досадная случайность, мой мальчик. – Произнеся это, он перевёл взгляд с Денни на нас и добавил: – Я должен извиниться перед всеми вами, ибо напрасно подверг сомнению вашу честность. Надеюсь, моё извинение будет принято.

Мы ответили, что всё нормально. Пускай больше не беспокоится. Однако внутри нас по-прежнему кипел праведный гнев. Простить его не на словах, а на самом деле нам удалось только после того, как он прислал Элис в подарок щётку из лисьей щетины в серебряном корпусе, а с ней – записку, где восхищался храбростью, с какой она защищала своих братьев.

Нам прочитали лекцию о недопустимости игр с оружием, но наказания не последовало, так как повели мы себя, по словам дяди Альберта, не плохо, а просто глупо.

Пистолет и патроны были у нас конфискованы, после чего оставалось только надеяться, что на наш дом никогда не нападут грабители. Ведь случись такое, дяде Альберта оставалось бы только пенять на себя. Одолели-то нас теперь быстро бы, безоружных и неспособных оказать сопротивление.

Глава 10

Нашествие антикварностей

Началось это утром. Пятнадцатого августа. В день рождения великого Наполеона, Освальда Бэстейбла и ещё одного хорошего писателя[66]. Отмечать появление на свет Освальда решили в субботу, когда приедет отец, и праздник этот мало напоминал предыдущие, когда поздравления сыпались отовсюду, словно на Рождество. Освальд, однако, совсем не расстроился, получив пока только две открытки. Он ведь знал, что в субботу всё наверстает, и жил её предвкушением.

С утренней почтой дяде Альберта, как и обычно, доставили целую пачку писем, и вскорости он кинул одно из них Доре, проговорив:

– Ну, юная леди, позволим мы им приехать?

Пальцы у Доры, что часто случается с ней за столом, оказались измазаны маслом, письмо проскользнуло между ними и полетело дальше, Дикки с Ноэлем тоже его не поймали, и оно в результате угодило в озерцо застывшего жира, оставленного поджаренным беконом, а после непостижимым образом переместилось в джем, откуда его наконец выловил Г. О.

– Нет, избавьте меня от этой гадости, – поморщилась Дора. – Я его в руки не возьму. Оно теперь всё жирное и